Продолжение. Начало в газете «Родная газета» №№3(23)–6(26) 2010 г., 1(27)–6(32) 2011 г., 1(33)-2(34) 2012 г.

 

Прошло пять лет...

Пять лет я не писал... Не писал ни статей, ни очерков, а мысли о книге отложил в сторону, как мне казалось, надолго. Отчёты в академию, сухие справки, доклады на коллегию министерства, короткие наброски-наблюдения — вот круг моих письменных забот в эти годы. Книгу не писал потому, что мне казалось: писать её ещё рано. По той же причине отложил диссертацию на «потом». Утром я спешил в школу. Торопил думать и себя, и всех, кто учил и кто учился. Мы искали и пробовали. А проблемы росли и росли. И вернулась мысль о книге. О книге, в которой расскажу о нашем участии в общенародном поиске оптимальной системы воспитания и обучения человека-труженика, человека талантливого, красивого духовно и физически, верного своему долгу перед Родиной.

Всё, что написано, дорого пережитым, и каждая строчкакак маленький кусочек сердца... Думаю, что для читателя небезынтересно проследить процесс развития идеи, пройти вместе с её автором трудный путь реализации мечты о школе, где бы легко и свободно расцветало Великое Детство, где ученик и учитель были бы сотоварищами, единомышленниками и в каждом ребёнке закономерно из класса в класс росла здоровая, яркая, самобытная и непременно талантливая личность...

— Вы Щетинин?

— Да...

— Михаил Петрович?

—Да.

— Моя фамилия Лебедин, зовут меня Николай Петрович. Я из Кировограда. У меня к вам очень важное дело... Когда вы свободны? — с этого телефонного разговора по-деловому и немного загадочно вошла в мою жизнь Кировоградчина.

Приехал туда в мае 1980 года. Первым районом, с которым меня познакомили хозяева, оказался Онуфриевский, где долгие годы в селе Павлыш работал Василий Александрович Сухомлинский. Район небольшой, сельский, вряд ли кто знал о нём, если бы не всемирная слава Павлыша. Чтобы почувствовать неброскую природную красу здешних мест, надо уйти от шумных лент асфальта. И тогда откроются одна за другой жемчужины этого края: то луговина с прелестной небрежностью рассыпанных цветов, то таинственность лесного озера, где так и хочется послушать невероятную историю, то вдруг взметнувшаяся в синь круча с золотой короной хлеба.

Земля эта обильно полита людской кровью. Могилы, обелиски, монументы...

Село, куда поехали в очередной раз, было Зыбково. Школа в окружении стройных, зелёных тополей, двухэтажным оранжевым прямоугольником впечаталась в ровную, под линеечку улицу её имени, от которой к крыльцу своеобразным заливом отходила крохотная площадь.

Зашли в вестибюль. Дохнуло прохладой только что вымытого пола. Тишина. Но вот звонкий пунктир каблучков уверенно раздробил её на дольки. Навстречу шла небольшого роста черноволосая женщина.

— Тюрина Надежда Суреновна, директор школы, — представилась она. — Мы вас ждём. Можете побеседовать с учителями.

— И дети в школе? — спросил я.

—Да, — ответила    директор    и    добавила: — Восьмиклассники...

— Вы не могли бы их собрать?

— А сколько времени займёт беседа?

— Думаю, минут сорок...

— Значит, минут сорок-час, — повторила она, словно колеблясь, — ну что ж, хорошо. Подождёте в кабинете, пока я соберу ребят?

— Нет-нет, не беспокойтесь, мы пока посмотрим школу.

— Михаил Петрович! Ребята ждут, — вскоре позвала Надежда Суреновна.

— Вы знаете, о чём буду говорить? — спросил я её.

— Да. Читали ваши статьи «Колокола детства» в «Комсомольской правде»... «Школа будущего рождается сегодня» в «Новом мире». Даже на педсовете их обсуждали. Только не для массовой школы то, о чём вы пишете. В жизни всё сложнее. С детьми, у которых всё нормально в семье, у кого есть определённые задатки, что же не экспериментировать...

— А если у вас провести эксперимент?..

— У нас?! Здесь?! Это невозможно! — вырвалось у Тюриной.

— Ну вотвы и пасуете...

— Я?! — Надежда Суреновна взметнула свои тяжёлые чёрные брови. — Рискуете вы. У меня подруга работает в экспериментальной школе. Она рассказывала, каких туда учителей подбирают. У нас не город, в соседнюю школу учителя не переведёшь.

— А если со всеми теми, кто здесь?

— Чтобы дискредитировать вашу идею?

— Есть такое желание?

— Ну зачем вы так, — Надежда Суреновна вздохнула: — Силёнок у нас нет. Да и контингент детей... Нет-нет, дети у нас как дети, даже послушнее, чем в городе. Но общее развитие их значительно слабее. Вот поговорите с ними и сами убедитесь. Я их предупредила. Мне зайти или вы сами?

— Сам, — и я открыл дверь с надписью: «8-й класс». Вот оно, тревожное мгновение, предшествующее первым словам. Молчаливая перестрелка вопросов-мыслей, длящаяся доли секунды.

— Кто вы? С чем пришли? Что там у вас в душе?

— А вы о чём только что думали? Как с вами говорить? Поймём ли мы друг друга? Наконец говорю:

— Здравствуйте! Прошу всех сесть. Простите, что отниму у вас время. Мы сможем побеседовать минут сорок?

Наступило неловкое молчание. Где-то скрипнул стул, и опять тишина. Все смотрят в парты. Нет-нет, да и стрельнёт молнией чей-нибудь взгляд в мою сторону и спрячется под ресницами.

А мне так необходим откровенный разговор. Я настроен на работу, верю в успех. Но что моя вера?! Я ничего не смогу сделать, если мы не станем единомышленниками. Просто предложить свой вариант будущей школы, как бы он ни был хорош, бесполезно. В этом случае вам достанется роль статистов. Но она ни у кого энтузиазма не вызовет. А без энтузиазма нет инициативы.

Нужно сделать так, чтобы мы вместе стали борцами за новую школу, представили, какой она может быть, и поверили в возможность осуществить мечту. Тогда... О, что будет тогда, я уже хорошо знал по Ясным Зорям. И те же Ясные Зори подсказали, что сначала надо идти к детям.

Я лихорадочно искал выход. «Ну думай же, думай? — подстёгивал себя. — Ты для них незнакомый человек. Незнакомый. Опыт общения с их сверстниками, для которых был учителем, не в счёт. Там ты заходил в класс не для начала, для продолжения разговора, давно перешагнувшего берега урока, в каждом твоём слове были миры совместно прожитого, им понятные. А здесь на шкале отношений нуль.   Единственное спасение— подчеркнуть, что ты гость, а они хозяева. Им и решать, принять меня или нет. Может быть, придётся извиниться и уйти».

— Да вы говорите! Мы слушаем! — выручила меня сидевшая за первым столом от окна светловолосая девушка.—Просто мы... стесняемся, — улыбнулась она.

Я с благодарностью посмотрел на неё и спросил:

— Как вас зовут?

— Лена... Лена Брежатова.

— А вас?

— Ой, ребята, извините! Я ведь даже не назвал себя. Михаил Петрович Щетинин, старший научный сотрудник НИИ общих проблем воспитания Академии педагогических наук СССР, — сказал излишне длинно и как-то уж очень официально.

— Вы из Москвы?—спросил худощавый парень и, не дожидаясь ответа, представился: — А я Кораблев... Васька, — добавил он, затем быстро привстал и как-то по-птичьему поклонился.

Класс дружно засмеялся.

— Да, Вася, из Москвы, — радуясь потеплевшей обстановке, ответил я и уже для всего класса сказал:

— Сейчас многие учёные разрабатывают модель школы будущего. Какой она должна быть? Хотелось бы знать и ваше мнение. Очень, ребята, важно посоветоваться с вами.

— Прямо с нами?! — хмыкнул кто-то недоверчиво.

— А с кем же ещё?

— Мы вам насоветуем... записывать устанете,— протянул резковатым басом коротко остриженный парень с последней парты.

— А знаете, ребята, у меня есть предложение! — будто не слыша этой реплики, продолжал я. — Давайте представим себя в двух ролях. Пусть каждый, оставаясь в роли ученика, станет ещё и волшебником. Какую бы жизнь в школе он сделал для себя — ученика?

— Лучше вы нам расскажите, а мы послушаем,— сказала соседка Брежатовой, черноволосая, чернобровая, с большими тёмно-коричневыми глазами миловидная девушка.

— Как вас зовут?

— А нужно ли вас затруднять? Всё равно вы завтра нас забудете, небось, мы не одни, с кем вы советуетесь.|

— Галка! Что ты ставишь из себя княжну Мери? - крикнул Кораблев.

— Не Галка, а Галя... — зарделась девушка. И видя что я хочу ей что-то сказать, добавила: — Странно как-то. Приехать за тысячу километров советоваться с нами. — И немного привстав, мягко произнесла: — Ратушная Галя.

— А чё! Прямо чё хочешь, то и предлагать? — снова пробасил короткостриженый.

— Конечно, что хотите.

— Тогда закрыть школу совсем, и без мороки махнул он рукой.      

— А вас как зовут?

— Меня? Ну Сашка...

— Саша, вы же сами понимаете, что предложении ваше неприемлемо для настоящего, а тем более, для будущего. Вам, видимо, не очень сладко в школе?

— Че в ней хорошего?! — убеждённо произнёс парень.

— Может быть, лучше уберём из неё, что причиняет вам боль?

— Мене не больно... Чё это мене больно? — уже почти со злостью, будто не желая со мной говорить, бросил он и отвернулся.

— Хорошо! Не будем нарушать наших условий. Итак, учитывая предложение Саши, мы закрываем школу. Но как волшебники будем строить на месте разрушенной новую, с нуля...

— Зачем же с нуля? Не всё же в ней плохо? И вообще, — решительно встала Брежатова, — у нас, как у людей, спрашивают мнение, а мы...

И обернувшись в мою сторону, волнуясь, начала:

— Вы знаете, трудно так, без подготовки сказать что-то путное. Но самое главное, что больше всего мучает нас, —это крик. Надо, чтобы учителя не видели в нас мумии. Надо, чтобы мы хотели сюда идти.

Лена говорила, поминутно останавливаясь, часто обращалась то к одному, то к другому: «А помнишь?..».

Её выступление стало тем камушком, который вызывает лавину: ребята разговорились. Сумбурная, беспокойно-смятенная мысль постепенно крепла, набирала силу. Сколько раз я удивлялся неординарности, смелости её поворотов, спрашивая вновь и вновь: «Откуда это?». Словно только что впервые в жизни явилось мне это чудо: мысль ребёнка. И всегда она рождается, если сердце её творца открыто тебе навстречу.

Жаль, что такие минуты редки! Раскрепостить ученика, дать ему свободу самовыражения, снять заслоны страха, боязни быть осмеянным, — значит, пробудить в нём гения.

В комнате с табличкой на дверях «8-й класс» торжествовала мысль. Мы перебивали друг друга, кричали, спорили...

Дважды заглядывала к нам директор и понимающе закрывала дверь. Но вот она не выдержала и вошла. — Михаил Петрович! Педсовет кончился, мы вас ждём.

— Да-да, сейчас... — тру я зачем-то переносицу, будто хочу вспомнить что-то очень важное, и, вспомнив это важное, говорю:

— Надежда Суреновна! Ещё немного... — Ещё немного! Надежда Суреновна! Хоть пять минут! — дружно поддерживая меня, просит восьмой класс. - А вы знаете, — не сдавалась директор, — сколько вы здесь сидите? Два часа! Учителя тоже ждут вас, Михаил Петрович. Сколько вам ещё надо времени? - Хотя бы минут... восемь.

— Хорошо, ещё пятнадцать минут, — улыбнулась директор, а мы пока объявим перерыв.

Она вышла. Я повернулся к классу и вздрогнул. Класс притих. Но глаза! Какие глаза смотрели на меня! Нет, не на меня, прямо в душу. Господи! Как я люблю эту отважную пытливость и доверчивость детских глаз!

Глаза... глаза... Сомнение — вопрос.

Пред вашей вечной повестью

Хочу ответить совестью...

Выйдут из души и лягут на бумагу слова песни, а я буду видеть глаза Шептун Светы и Кораблева Феди, Матченко Оксаны и Дубенко Васи, Брежатовой Лены и Кораблева Васи... — школьников-зыбковчан 1980 года. И вместе с ними в моей памяти встанут глаза ребят из Ясных Зорь. Пройдут годы, и. когда будут у меня спрашивать, почему я выбрал именно Зыбково. Я назову причины, логически увяжу их одну с другой, но главную не смогу объяснить словом...

В классе была тишина, только не такая, как вначале. Это была тишина взаимопонимания. Я уже знал их всех по именам. Вон тот рядом с Кораблевым — Сергей, динамичный, взрывной, сейчас смотрит как-то настороженно. Чуть впереди две подруги: Люда и Таня — мягкие, спокойные...

— Михаил Петрович! Всё, что мы здесь нафантазировали, правда сбудется? Что надо, чтобы начать эксперимент?                                                — В первую очередь желание учителей и учащихся.

— А учащиеся тут при чём? От нас что зависит?

— Что зависит от вас? Почти всё! Может быть, девяносто процентов успеха. Вы, как самые заинтересованные в подобной школе люди, должны стать первыми борцами за неё. И учителям потребуется ваша помощь, понимание. Школа будущего — это школа взаимного доверия, равного уважения друг к другу учителей и учеников.

Я не подбирал слова с поправкой на возраст собеседников. Говорил от имени своего и их детства. И кто знает, кого во мне в те минуты было больше: Михаила Петровича или Мишки, веснушчатого пацана, только что поднявшегося с задней парты. Мы как бы проросли друг в друга. Надолго ли, это зависит от многих случайностей, закономерностей, нашей способности верить друг друга. Я уже понимал, что с этими ребятами мы будем работать вместе.                                      

— Скажите, пожалуйста, — встала Брежатова Лена, — долго будет идти эксперимент?

— Долго... Да-да, бесконечно долго, ему нет и может быть конца. Не мы его начинаем, и не нам её завершать. Поиск совершенного бесконечен. То, что докажет свою жизненность, станет достоянием других. Когда? Когда докажет...

— А я не пойму вас. Вот то, что мы здесь предлагали, когда начнёт жить? — спросила Ратушная Галя.

— Да, когда? Не в эксперименте, а в любой школе, когда? — поддержали её все.

— Когда? Может быть, очень скоро. А может, лет через пятнадцать-двадцать...

— А нельзя как-нибудь поскорее? «Жаль только жить в эту пору прекрасную...» — подал голос Глинкин.

— Вы трудные вопросы задаёте, ребята. Желания мало — надо найти путь. Иногда между тем, кто начал искать, и тем, кто крикнул: «Нашёл!», лежат столетия.

— Михаил Петрович! А нельзя ли в нашей школе, которую мы здесь нарисовали, поучиться хотя бы годочек? Или приехать, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как это в жизни бывает? Понимаете, — голос Лены Брежатовой от волнения дрогнул, — вы только не смейтесь, мне снилась такая школа. Я когда говорила здесь, когда предлагала... это все из того сна. Школа та была в цветах, стены прозрачные, а за ними речка, лес, берёзки. Лужайки цветов начинаются прямо в классе и уходят к озеру...

Я уже не помню, кто что говорил, помню только, как все подошли к столу. В классе поднялся тот знакомый учителю гомон, когда каждому надо непременно надо что-то сказать, спросить, просто ахать или охать, делиться радостью, выплёскивая энергию мыслей и чувств. Разум подсказывал, что единство наше не раз рухнет и снова родится заново, а впереди у нас не только победы. Но не хотелось тогда об этом думать. Хотелось удержать это мгновение счастья, когда мы сами распахнули двери в будущее, в прекрасный мир родом из снов и сказок.

 

Щетинин М.П.

 

Продолжение в следующем номере.