Продолжение. Начало в газете «Родная газета» № 10(48) 2013 г., (издано в газете «Родовое поместье» 10(46)2013 г.

 

Рассказы и сказки Новой цивилизации для детей и взрослых.

 

На следующий год решил Иван кобылку гнедую объездить, уж больно красивая да статная была. Накинул на неё узду, а вот седло надевать не стал. Запрыгнул на неё и шагом пустил, потом рысью поскакал. Ровно кобылка идёт. Едет Иван, песню поёт. Вдруг кобылка в сторону прыгнула, потом на дыбы встала да и понесла. Не удержался Иван на лошади, сорвался вниз да со всего маху оземь ударился. В правой ноге его что-то хрустнуло, и такая боль его охватила, что он на миг сознание потерял.

Пришёл в себя Иван, смотрит – кобылка на лугу спокойно пасётся. Попробовал он на ноги встать, да не смог. Кобылку подозвать пробовал – не идёт. Тогда пополз Иван к дому. Долго он полз, наконец сосед его увидал. Подбежал к Ивану, поднял на руки да в дом отнёс. Позвали бабку-знахарку. Та пришла, а за ней ещё полдеревни баб в избу набилось. Посмотрела знахарка на ногу Ивана да и говорит:

– Худо дело, Иван, нога твоя в двух местах сломана. Лежать тебе не меньше трёх месяцев придётся, а если кости срастутся неправильно, то на всю жизнь хромым остаться можешь.

Завыли бабы, запричитали:

– Ах ты, несчастный, да как же тебя угораздило, а всё эта кобыла проклятая. Плетью её отходить надо. А лучше вообще прибить!

Бабка-знахарка кости Ивана соединила да деревянный гипс сделала. Тканью чистой ногу туго перетянула да лежать велела. Потом простилась и ушла.

Полежал немного Иван и просится:

– Соседи дорогие, отнесите меня к кобыле.

Двое мужиков подняли его да на луг вынесли. Один из мужиков кнут взял, всем посмотреть охота, как Иван кобылку учить будет.

Оперся Иван на плетень, а кобылка сама к нему подошла. Обнял её Иван и говорит:

– Спасибо тебе, кобылка, спасибо тебе, милая, уж не знаю, от чего ты меня спасла, но точно знаю, что это подарок для меня, чудо настоящее!

Оторопели селяне, кто-то из мужиков аж плюнул с досады. Гладит Иван кобылку, а она вроде как ухмыляется. Заметили это мужики и говорят:

– Ты, Иван, и впрямь дурак, кобыла тебя инвалидом сделала, ухмыляется вон стоит, а ты ей спасибо. Раз такой умный, то и до дома сам добирайся.

Сказали так и ушли. Кое-как Иван до дома добрался, лёг на лавку и заснул.

День проходит, другой проходит. Как-то поутру зазвонил в селе колокол, призывая селян на сход. Собрались люди, а к ним генерал вышел и говорит:

– Царь наш, батюшка, воевать новые земли решил, государство укреплять, а потому все мужики и парни старше 18 лет в армию должны идти. А кто не пойдёт, тому велено головы рубить.

Нахмурились мужики, завыли бабы, да делать нечего: стали селяне на войну собираться. Всех мужиков да парней подчистую забрали, а Иван в селе остался, так как совсем ходить не мог.

Через полгода мужики с войны воротились, да только не все пришли. Половина мужиков на войне полегла, а из тех, кто вернулся, половина инвалидами стала: у кого руки нет, у кого ноги.

Собрались как-то мужики погибших помянуть. Сидят, водку пьют, односельчан вспоминают. Кто-то и говорит:

– А Иван-то – счастливчик, не зря он кобылку благодарил, она ведь его от войны уберегла.

Пьют мужики, войну обсуждают да Ивана поминают. И непонятно, почему злость в них вдруг закипать начала. До того договорились, что решили Ивану дом запалить. Правда, к утру проспались да одумались, только злость на Ивана всё равно осталась.

Иван на злость мужиков внимания не обращает, добрый ко всем, ласковый, всем помочь старается, кому словом добрым, кому делом. Да только добротой своей ещё больше злость в селянах вызывает.

Долго ли, коротко ли, только жизнь своим чередом идёт. Иван, пока больной лежал, резать по дереву научился, когда наличник красивый сделает, когда картину смешную из дерева вырежет. Таким мастером стал – загляденье. Многие селяне поделки Ивановы посмотреть приходили, и как-то уж так само собой получилось, что дети, которые без отцов остались, к Ивану потянулись. А он им и за старшего брата, и за отца. То с малышнёй возится, то подростков ремеслу какому обучает.

Собрались как-то вдовы селян погибших в доме тётки Матрёны, помянули мужиков своих, сидят, молчат. Вздохнула Матрёна и говорит:

– Сын-то мой, Васятка, совсем уж вырос, поначалу, пока отец жив был, даже вином баловался, как и отец его, а вот с Иваном пообщался и бросил. Иван его резать по дереву научил да плотничать. Теперь Васька степенный стал, сам деньги зарабатывает, даже вот жениться надумал.

Тут вторая селянка подхватила:

– А мой-то, Андрейка, первый драчун на деревне был, того и гляди, кого прибьёт да в острог сядет. Иван его к кузнецу отвёл. Месяца три они с Андрейкой возились, уж не знаю как, да только смогли его кузнечным делом заинтересовать. Да ведь так заинтересовали, что Андрейку теперь из кузни колом не выгонишь, а драться он совсем перестал. Дай Бог Ивану здоровья.

Долго бабы вспоминали о том, что хорошего для их сыновей Иван сделал, и каждой ведь нашлось, что вспомнить. Тут тётка Матрёна и говорит:

– Это что ж, бабы, выходит. Пока мужики наши живы были, дети наши с отцов пример брали: вино пили да озорничали, а как погибли отцы, так дети за ум взялись. Грешно, может, так говорить, да видно, нет худа без добра!

Поговорили так бабы, да и разошлись, только с тех пор они к Ивану намного добрей относиться стали.

Живёт себе Иван, жизни радуется, людям помогает да заветы отцовские вспоминает.

Как-то днём идёт он с поля, смотрит: в центре села толпа большая собралась, спорят люди о чём-то, ругаются, того и гляди, до драки дойдёт. Подошёл Иван поближе и спрашивает у селян:

– Что случилось?

А они ему, разгорячённые, объясняют: приехал, мол, из соседней деревни мужик богатый, Фролом его зовут. Долг требует со вдовы Пелагеи. Ещё муж её у Фрола деньги занимал, да вовремя не отдал. Долг за это время вырос и уж больно велик стал, а у той вдовы четверо детей малых. Вот уговариваем Фрола, чтобы проценты с долга простил да с самим долгом повременил. А он – ни в какую: или пусть отдаёт, говорит, или в острог посажу, а детей по миру пущу.

Вышел Иван вперёд да и говорит Фролу:

– Давай я долг за вдову заплачу.

А Фрол отвечает:

– Да знаешь ли ты, голодранец, сколько она мне должна, у тебя никаких денег не хватит. Убирайся отсюда! А, впрочем, постой.

Смотрит на Ивана злобно и говорит:

– Если тебе это нищенское отродье так жалко, отдай за них коня своего, он во всей округе самый знатный. Да прибавь к нему петушка с курочкой, они, я слышал, у тебя породы необычной. И на вкус приятны и яичек много дают. Вот тогда мы со вдовой квиты будем.

Задумался на мгновение Иван. Конь-то ведь – это об отце память, а курочек мама сама выводила и уж больно их любила. Поднял он глаза к небу и про себя спрашивает:

– Батюшка, матушка, как быть, подскажите? Коня и курочек жалко, да только сирот ещё жальче. Как бы вы поступили?

И вдруг почувствовал Иван, как на душе его светло стало, а на глаза слёзы навернулись.

– Спасибо, – говорит, –  вам, папа и мама, – понял я ответ ваш.

Потом повернулся к Фролу и говорит:

– Забирай коня и курочек!

Заголосила вдова. В ноги к Ивану кинулась.

– Спасибо тебе, родимый, век за тебя буду Бога молить.

Поднял её Иван и говорит:

– Да что ты, Пелагея, это тебе спасибо, я ведь только что с отцом и матерью пообщался и с Богом. Это их души светлые и после смерти творят дела добрые.

Селяне, что ответ Ивана слышали, даже прослезились. Потом успокоились люди и разошлись.

С того времени прошло месяца три. Сидит как-то вечером Иван в избе, поделку мастерит. Вдруг слышит – возле дома повозка остановилась. Вышел Иван гостей встретить.

– Здравствуйте, – говорит, – гости дорогие, чем служить могу?

А люди отвечают:

– Мы из селенья дальнего, Иван, приехали. Люди говорят, у тебя курочки знатные есть, что ещё мамка твоя выводила. И вроде как вкусней их да породистей нет в округе. Продай нам десяток.

Обрадовался Иван и говорит:

– Правда это. Только самых лучших Фрол у меня забрал, но перед этим курочка столько яиц успела высидеть, не знаю, куда девать. Мне бы уж давно надо новый курятник построить, тесно в старом, курочки так и заболеть могут. Да только всё руки никак не доходят. Поздно сегодня уже, – продолжил Иван. – Вы переночуйте у меня, гости дорогие, а утром курочек заберёте и домой поедете.

Поблагодарили гости Ивана да спать улеглись.

Проснулся Иван среди ночи. Слышит, собака лаем заходится, а в курятнике петухи да куры голосят. Кинулся Иван в курятник, а за ним и гости побежали. Открывает он дверь и видит: по всему курятнику петушки и курочки убитые лежат, а в сети рыболовецкой, что на стене висела, лисица запуталась. Увидела лисица людей, заметалась, но вырваться никак не может.

Кто-то из гостей, как увидел, что произошло, выскочил во двор, схватил топор да в курятник:

– А ну дайте мне эту заразу, я ей голову разнесу, она же, гадина, всех курей передавила.

Остановил его Иван.

– Дай-ка мне топор, – говорит.

Мужик отдал топор, а про себя думает: «Действительно, пусть хозяин сам с лисицей разделается, душу отведёт».

Взял Иван топор, подошёл к лисице, присел рядом с ней, в глаза смотрит. А лисица затихла и тоже на Ивана смотрит. Глаза серьёзные.

– Что ж ты, – говорит Иван, – лисичка-сестричка наделала? Что за подарок ты мне принесла? От чего уберечь хотела?

Распутал Иван лисицу, вынес во двор, гладит ласково.

– Спасибо тебе, лисонька, – говорит, – беги в лес.

И отпустил. Отбежала лисица от Ивана, остановилась, оглянулась назад, на людей смотрит и будто усмехается. Гости Ивана совсем оторопели от слов таких.

– Что же ты, – говорят, – наделал, она же тебя разорила. Убил бы её, хотя бы мех красивый остался.

Покачали головами да и пошли в избу досыпать.

Поднялся утром Иван, а все село уже гудит: все уже знают, что у него ночью произошло.

Гости Ивана стали домой собираться, тут бабка-знахарка подошла. Зашла в курятник, присела, курочек убитых разглядывает. Когда вышла, говорит Ивану:

– А лисичка-то, Иван, жизнь тебе и твоим гостям спасла.

– Как так? – удивились гости.

– А так! – бабка отвечает. – Курочки-то твои больны были сильно, от духоты да тесноты в курятнике, видать, заболели. А может, от тоски по ласке человеческой. У тебя ведь, Иван, никогда на них времени не хватало. А болезнь та для человека смертельная. Стоило тебе, Иван, хоть одну курочку или яичко съесть, мы бы уж тебя сегодня хоронили.

Перекрестились гости, лица их бледны сделались, поняли они, от какой беды их Господь уберёг. Сели они в повозку и домой укатили. А бабка-знахарка Ивану и говорит:

– Чтобы курочки, Ванюша, здоровыми были, им женская ласка да уход нужны. Да и не только им, они и тебе не помешают. Жениться тебе надо, Ваня.

Сказала так и ушла.

Когда люди разошлись, Иван на лавку сел и задумался.

– Может и впрямь, – думает, – жениться мне пора. Жаль только, нет со мной коня – друга верного. Запряг бы я его в коляску да поехал к своей суженой свататься.

 Подумал так, и грустно ему стало.

– Эх, конёк, мой конёк, где-то ты теперь?

Встал Иван, по избе прошёлся. «Дай, – думает, – воздухом подышу, может, легче станет».

Выглянул в окно – нет ли дождя. Смотрит: по дороге поселковой бричка богатая едет, в ней двое сидят. Присмотрелся Иван – нет, люди незнакомые. Остановилась бричка посреди деревни, женщина что-то у поселкового старосты спрашивает, а староста головой кивает да на дом Ивана показывает. Удивился Иван, чтобы это вдруг к нему гости такие богатые. Хотел выйти встретить, да передумал. Если ко мне, так и сами зайдут, а не ко мне – так мимо проедут. Сел на лавку и опять про коня думает.

Вдруг слышит Иван: в дверь к нему кто-то стучится. Встал, открыл дверь – на пороге женщина. На вид лет двадцать пять будет. Лицо красивое, да какое-то уж очень усталое. Глаза большие, а в них спокойная и тихая радость светится.

 – Не ты ли Иваном будешь? – женщина спрашивает.

 – Я, – говорит Иван, – да вы проходите.

Вошла женщина, села на скамью, смотрит на Ивана и молчит. Иван сказать что-нибудь хотел для приличия, да женщина первой молчанье нарушила:

– А я ведь, Иван, жена Фрола покойного.

– Как это покойного? – удивился Иван.

– А так, – женщина отвечает, – мы его неделю назад схоронили. А к тебе я приехала коня вернуть да курочку с петушком. Они ведь мне, Ваня, жизнь спасли, да и суженому моему.

 

Продолжение в следующем номере.

 

Александр Бородай, Псков.